гжель твое тело, гжель – спишут под хохлому.©
— Расскажи мне про Ленинград, то бишь Петербург, — просит она, — какой он?
— Он красивый, — говорю я. — Лучше его только Париж, но он величественнее Парижа.
— Что значит величие? — спрашивает Кармен.
— Не знаю. Это все равно что стоять перед морем. Но в Петербурге нельзя жить, им можно только любоваться. — Почему? — Он придуман. Он вывезен по кускам из Европы и поставлен на нашем болоте. Петербург — это наша российская тоска по Европе, это город-фантом. Чтобы город стал городом, он должен сам родиться, маленьким и невзрачным, а потом вырасти. А Петербург, скорее даже Санкт-Петербург, сразу стал взрослым. У него не было детства. Люди без детства — суровые люди, а иногда даже жестокие и страшные. Таков и Петербург. В нем одиноко. Поэтому в нем долго никто не хотел жить и туда сгоняли силой. Достоевский называл его сном. Но и молодым, сильным Санкт-Петербург никогда не был — он сразу стал болеть, гнить, рассыпаться. Он прекрасен, но у него старые больные кости. С нами вечно так — мы способны перенять у Запада только внешнее. Вот и штукатурим из года в год тот же самый гнилой кирпич. Этот больной город породил великую литературу, которая тоже больна. У нее больная совесть. Вообще все здоровое европейское на русской почве почему-то начинает болеть. А собственного здоровья у нас или нет, или его упорно не замечают, потому что мы живем с вечной оглядкой на Запад. Петербург — это окаменевшая оглядка на вас.
— Он красивый, — говорю я. — Лучше его только Париж, но он величественнее Парижа.
— Что значит величие? — спрашивает Кармен.
— Не знаю. Это все равно что стоять перед морем. Но в Петербурге нельзя жить, им можно только любоваться. — Почему? — Он придуман. Он вывезен по кускам из Европы и поставлен на нашем болоте. Петербург — это наша российская тоска по Европе, это город-фантом. Чтобы город стал городом, он должен сам родиться, маленьким и невзрачным, а потом вырасти. А Петербург, скорее даже Санкт-Петербург, сразу стал взрослым. У него не было детства. Люди без детства — суровые люди, а иногда даже жестокие и страшные. Таков и Петербург. В нем одиноко. Поэтому в нем долго никто не хотел жить и туда сгоняли силой. Достоевский называл его сном. Но и молодым, сильным Санкт-Петербург никогда не был — он сразу стал болеть, гнить, рассыпаться. Он прекрасен, но у него старые больные кости. С нами вечно так — мы способны перенять у Запада только внешнее. Вот и штукатурим из года в год тот же самый гнилой кирпич. Этот больной город породил великую литературу, которая тоже больна. У нее больная совесть. Вообще все здоровое европейское на русской почве почему-то начинает болеть. А собственного здоровья у нас или нет, или его упорно не замечают, потому что мы живем с вечной оглядкой на Запад. Петербург — это окаменевшая оглядка на вас.
Игорь Куберский "Ночь в Мадриде"